от должности и отдали под суд, но у него в Петербурге оказались сильные покровители. В результате Пётр Аркадьевич в категорической форме приказа Кошко дело против исправника прекратить и представить ему какую-нибудь должность. Губернатор исполнил приказание, а сам подал в отставку.

Впрочем, времена стали меняться, и Петербург постепенно стал менять своё жёсткое и надменное отношение к провинциальным властям и рассматривать их как своих партнёров. Так, назначая к приамурскому генерал-губернатору П.Ф.Унтербергеру чиновника для изучения экономики края, министр финансов Н.В.Коковцов спрашивал Унтербергера, не будет ли с его стороны каких-либо препятствий к прикомандированию во Владивосток статского советника Н.В.Слюнина.

Петербург стал прислушиваться к мнению губернаторов, когда возникала необходимость принять то или иное сложное решение. В 1907 году француз Лойк де Лобель вместе с американцами предложил осуществить грандиозный проект соединить железной дорогой Чукотку с Аляской. Проект встретил резкие возражения со стороны Унтербергера, который считал проект не только вредным в экономическом плане, но и опасным с точки зрения безопасности России. Американские власти под строительство железной дороги просили предоставить им в аренду на 90 лет участок Чукотки. Лойк де Лобель нашёл и сторонников своей идеи, в частности, её поддержал иркутский губернатор А.Н.Соливанов, и в Петербурге началась по этому поводу оживлённая дискуссия. В конечном итоге одержала верх точка зрения Унтербергера. Совет министров поддержал мнение генерал-губернатора, а Николай II решение Совета утвердил.

Зато и Унтербергер, и Столыпин горячо поддерживали идею строительства Амурской железной дороги. Её как «антинародную» и ненужную отвергала политизированная сверх меры Государственная дума, и понадобилось энергичное вмешательство Петра Аркадьевича, для того чтобы преодолеть это препятствие, доказать несостоятельность доводов об убыточности дороги и претворить идею в жизнь. В 1916 году первый поезд прибыл по этой дороге во Владивосток.

Нужно отметить, что Унтербергер сумел создать о себе в Петербурге благоприятное мнение и своими здравыми идеями, и успешным управлением краем. В Результате Председатель совета министров Столыпин установил особый порядок рассмотрения всех предложений генерал-губернатора, касавшихся вопросов управления. Вопросы эти обсуждались в присутствии генерал-губернатора на чрезвычайных министерских совещаниях, а потом утверждались правительством. Новый порядок, пишет Дубинина, помог генерал-губернатору эффективно использовать свои командировки в столицу и претворить в жизнь некоторые свои предложения.

К сожалению, время Столыпина кончилось с его гибелью от рук террориста в 1911 году, и для провинции наступили иные времена. Чехарда с министрами и премьерами особенно пагубно сказывалась на решении задач, стоявших перед провинцией.

Ревизоры и прочие проезжие лица

Ревизия – величайшее добро, благодетельная мера, когда вверяется

сановникам добродетельным, богобоязливым, есть величайшее зло,

вопиющая к небу несправедливость, когда уполномоченные царём,

забыв присягу, долг, играют доверием монарха и судьбою людей,

губят невинных…

Д.Н.Бантыш-Каменский

После появления пьесы Н.В.Гоголя писать о ревизорах легко: современному читателю не надо разъяснять, кто такие ревизоры, и с чем их едят. Но, с другой стороны, после Гоголя любой рассказчик рискует сбиться на повторы или жалкое подражание гениальному перу классика. Мы попробуем просто придерживаться сухих фактов.

Ревизии в России были давно. Деятельность воевод проверяли наши цари задолго до Петра Первого. Не мудрено, что после «широкого и вольного» правления Екатерины идея губернских ревизий пришла в голову Павлу I в 1799 году одной из первых, для чего он в указе от 6 декабря предложил сенату выбрать для этих целей самых опытных и добросовестных сенаторов. Эту же практику продолжили сыновья и внуки императора, но эффективность этих ревизий оставалась очень низкой в первую очередь потому, что мало кто осмеливался при живом губернаторе сообщать сведения о его неблаговидной деятельности. А во-вторых, сами ревизоры-сенаторы оказывались не на высоте поставленных перед ними задач.

Барон Б. Б.Кампенхаузен предлагал на момент ревизии удалять губернатора из губернии или вообще переводить его в другую губернию. К сожалению, к нему не прислушались, и дело шло по старинке, т.е. ни шатко – ни валко.

Одним из первых о сенаторских ревизиях дореформенной России осмелился рассказать Д. Н. Бантыш-Каменский (см. главу «Шемякин суд»). После 1861 года в контроле за губернаторами мало что изменилось. Наш знаменитый сатирик М.Е.Салтыков-Щедрин в «Мелочах жизни» так выразил своё отношение к ревизорам пореформенной России: «Сколько тогда одних ревизоров было – страшно вспомнить! И для каждого нужно было делать обеды, устраивать пикники, катанья, танцевальные вечера. А уедет ревизор – смотришь, через месяц записка в три пальца толщиной, и в ней все неправды изложены, а правды ни одной, словно её и не бывало».

Губернатор в недоумении чешет затылок: и это в благодарность за его обеды!

– А я ещё ему на дорогу целый коробок с провизией послал, – вздыхает вице-губернатор или председатель казённой палаты.

Но, ничего: повздыхают-повздыхают и отпишутся, оправдаются. Потому что ревизии эти, пишет Салтыков, делались для проформы. Никто её результатами не интересовался, главное было – поставить «галочку». Сатирик метко называет ревизорские набеги «вытиранием слёз» у обиженных. Понаедут ревизоры, шуму наделают, утешат словесно какую-нибудь жертву чиновничьего произвола и уедут. После них – хоть потоп, хоть трава не расти.

Были ещё сенаторские ревизии, которые назначались в исключительных случаях, и тогда ревизоры «производили сущий погром». Эти сенаторские ревизии, пишет Салтыков-Щедрин, можно было сравнить лишь с приездом в русское княжество татарского баскака. Сенатор приезжал с целой свитой чиновников, и каждый из них старался приметить недостатки, взять на подозрение или просто подсидеть не угодного чиновника. «Ни одна метла не мела так чисто, как мёл ревизующий сенатор», – утверждает многоопытный губернский чиновник Салтыков. После сенаторской ревизии в губернии камня на камне не оставалось: чиновники от губернатора до губернского писца увольнялись в отставку или отдавались под суд – причём, не всегда виновные. При этом, дрожавшие, как осиновые листы ревизуемые, безропотно «ублажали» ревизоров. Обеды, пикники, танцы шли своим чередом.

Кроме «утирания слёз», ревизоры использовали ревизии для своей будущей карьеры. Их показная принципиальность и неуклонное выполнение закона нравились в Петербурге. Впрочем, ревизии заканчивались не всегда бесплодно. Особенно богатыми результатами оказались ревизии при императоре Александре I Благословенном: проворовавшиеся губернаторы отдавались под суд и увольнялись с должности. Так ревизия Волынской губернии сенатором Сиверсом в 1815—1816 г.г. выявила вопиющее беззаконие, а отчёт о ней составил около 4.000 листов.

В начале 1830 года сенаторская ревизия нагрянула в Закавказье во главе с сенатором графом Кутайсовым, обер-бергхауптаманом Мечниковым и, как пишет член казённой палаты в Тифлисе Дзюбенко, «с значительным штатом и не меньшим, как водится, предубеждением против чиновников. Сильно всё переполошилось: наступило время усиленного, изнурительного труда, до того усиленного и усидчивого, что мне нередко приходилось буквально по целым суткам не спать». Особую окраску этой ревизии придала разразившаяся в Тифлисе холера.

В 1799 году для ревизии Соляной конторы в Москве были посланы сенаторы, генерал-поручики и бывшие генерал-губернаторы И.А.Заборовский (Владимир, 1786—1796) и князь А. И. Вяземский (Пенза, 1796—1797). Ревизоры так же мало понимали в бухгалтерии, как самоед в искусстве балета. Зборовский, человек мягкий и медлительный, задавал вопросы чиновникам конторы, в промежутках между которыми можно было добежать до польской границы, в то время как Вяземский, человек нервный и холерический, сыпал вопросы, не дожидаясь на них ответов. Но ни тот, ни другой в полученных ответах не разбирались. Отчётные документы были составлены на листах картона такой величины и с такими подробностями, что при их разборе разбежались бы все эксперты сената.

Автором таких «простыней» был чиновник Поярков. На нём и отыгрался начальник Соляной конторы Мясоедов, добившись его отставки, а на его место он рекомендовал бывшего калужского вице-губернатора Н.И.Вельяминова (1790—1792), прославившегося разорением казённой палаты и уволенного с должности с «волчьим билетом», не позволяющим ему занимать государственные должности.

При Павле I страх на губернии наводили наезды всяких фельдъегерей. Пензенский дворянин Копьев, побывавший в Петербурге и проезжая Москву, неосторожно пошутил над внешним видом русских военных. Не успел он добраться до Пензы, как в город прискакал высланный по повелению императора фельдъегерь, арестовал Копьева и увёз его с собой в кибитке в Петербург. Там Копьев был посажен в крепость. Пенза, не знавшая таких «присылок» со времён